Именинник - Страница 15

К концу завтрака с шумом явились два «нигилиста» — Петров и Ефимов, одетые в косоворотки из дешевенького ситца, в высокие сапоги и сомнительные пиджаки. Оба нечесаные, с ногтями в трауре и странной привычкой жать руки до боли. За ними пришел учитель гимназии Курносов, рыжий господин с какими-то остановившимися белыми глазами, и молоденькая девушка, по фамилии Володина. Эта последняя была некрасива и сгорблена, с тонкой шеей, выдающимися лопатками и криво сидевшим воротничком, но на ее болезненном сером лице время от времени появлялась такая милая и симпатичная улыбка. Пружинкина удивляло, как все эти гости держали себя просто, точно пришли к себе домой, и на него не обращали никакого внимания, будто он каждый день сидел за этим столом. Мужчины сейчас же закурили самодельные вертушки из дешевого табаку и надымили до того, что Пружинкин закашлялся, как попавший в овин теленок.

— Нигилисты проклятые! — громко ругался Ханов, уже не боявшийся больше Прасковьи Львовны. — Из эпохи кринолинов мы попали прямо в историю цивилизации Моховского уезда… с дымом махорки.

— Вы не любите табачного дыма, ветхозаветный человек? — обратился к нему Курносов. — Не так воспитаны…

— Да, как вы не любите французского языка, господин нигилист, — огрызался Ханов. — Прострация… ассимиляция…

— Господа, как вы думаете, кто положил в карман верхнего пальто Володиной неприличные фотографии? — спрашивал Ефимов, в упор глядя на съежившегося Ханова. — Таких господ, бьют…

— Нет, это уже слишком! — возмутился Ханов, вскакивая с места.

— На воре шапка горит… — прибавил Петров, — помещичьи вожделения сказываются у расслабленного старца.

— Послушайте, господа, я предлагаю перейти в залу, — заявила генеральша, ласково обнимая покрасневшую остатком крови Володину. — Я думаю, что это будет удобнее…

Гости не слушали хозяйки и очень энергично занялись остатками завтрака, так что генеральше пришлось самой уйти из столовой. За ней последовали Пружинкин и обе девушки. Прасковья Львовна подсела к Курносову и принялась шептать ему что-то на ухо; Ханов продолжал ругаться с нигилистами, называя их санкюлотами и «базарчиками»: последнее слово он производил от фамилии Базарова. Пружинкин опять начал прощаться, но генеральша опять его не пустила и заставила сесть в гостиной на то же голубое кресло.

— Вы вот что мне объясните, Егор Андреевич, — говорила она, расхаживая по комнате маленькими грациозными шажками, — откуда у нас явились умные люди?..

— Это точно-с, ваше превосходительство… весьма достойно удивления-с.

— Обратите внимание: стоял глухой губернский город, и вдруг… Я уж не говорю о таких людях, как Сажин, — такие головы являются столетиями, — а возьмите Ефимова, Петрова, Курносова; наконец Прасковья Львовна, наши девицы: Клейнгауз, Володина, раскольница… Мы называем раскольницей Анну Ивановну.

— А вы забыли, Софья Сергеевна, доктора Вертепова? — заметила Клейнгауз, — это тоже голова… Щипцов, Белошеев, Куткевич…

— Что касается доктора… — тянула генеральша, делая легкую гримасу, — мне кажется, что доктор очень много думает о себе, и, кроме того, он рисуется… Уверяю вас, я сама видела это на последнем земском собрании, а для мыслящего реалиста, по меньшей мере, смешно… Конечно, Петров и Ефимов немножко эксцентричны, но зато какой искренний народ. Вы незнакомы с ними, Егор Андреевич?

— Я-с. Не случалось раньше встречаться, а, кажется, слышал-с где-то.

— Это совсем новые люди, которые отказались от всего, — убежденно продолжала Софья Сергеевна, в тон своей речи похлопывая рукой по столу. — Петров работает в кузнице, Ефимов заводит мелочную торговлю на Черном рынке, чтобы устроить конкуренцию нашим кулакам. Не правда ли, какая оригинальная идея?.. И вообще, если разобрать наших людей, откуда они вышли, получаются удивительные комбинации: вот Клейнгауз, например, дочь простого вестфальского немца-столяра, Володина — дочь квартального… Ведь удивительно, Егор Андреич?

— Конец темноте, ваше превосходительство! — восторженно ответил Пружинкин.

— Послушайте, зачем вы величаете меня превосходительством? — ласково выговаривала Софья Сергеевна. — Во-первых, все люди равны, а во-вторых… и над вами и надо мной будут смеяться, потому что разные эти чины — самый глупый предрассудок. Вы, пожалуйста, постарайтесь забыть, что мой муж имел чин действительного статского советника!..

— Это невозможно-с, ваше… то-есть, Софья Сергеевна.

— Генеральшей я остаюсь только для одной Марфы Петровны, потому что это нужно пока… Да вон легка на помине и наша раскольница.

В гостиную, действительно, входила Анна Ивановна, розовая с холоду, в своей меховой шапочке на голове. Заметив Пружинкина, она остановилась и вопросительно взглянула на Софью Сергеевну.

— Что это вы так поздно, крошка?.. — заговорила генеральша. — А у меня новый гость, которого вы знаете…

— Очень рада… — ответила Анна Ивановна, здороваясь со всеми. — Я к вам заехала на минуточку.

— Старуха опять капризничает? — осведомилась Софья Сергеевна. — Придется, видно, мне опять ехать и укрощать ее.

— Мне сегодня вечером не удастся приехать к вам… — продолжала Анна Ивановна, торопливо роняя слова. — Курносов будет читать?

— Да, сегодня ботаника… Я не понимаю, что это делается с Марфой Петровной: уж раз пустила, так к чему еще новые церемонии?.. — негодовала генеральша, обращаясь ко всем.

— Вы не знаете их, Марфы-то Петровны, ваше… гм… — вступился было Пружинкин и замялся. — Весьма карахтерные женщины…